Петро Чернишов запропонував свої послуги у реформуванні української освіти – і йому довірили НАУ / Фото: Facebook-сторінки НАУ і пресслужба Петра Чернишова
«Вы прислали мне такие вопросы, как будто я селебрити, не хватало только одного: «что вы думаете о Тейлор Свифт?»», – шутит перед началом разговора с MC.today Петр Чернышов, который осенью на общественных началах стал советником министра образования и науки Украины по корпоративному управлению в университетах и развитию НАУ. Экс-президент «Киевстар» уже давно привлекает внимание журналистов. Не только из-за высоких должностей, но и из-за интересного жизненного пути.
Сейчас он планирует превратить НАУ в «инженерный университет на уровне хороших в Восточной Европе» и продолжить реформы в других отечественных ВУЗах. Если этому не помешают противники изменений, которых, по словам советника, много среди ректоров.
Журналисту редакции MC.today Дмитрию Кругликову Петр Чернышов рассказал о том, что затрудняет реформу образования, как он с командой планирует изменить НАУ и где будет искать инвестиции для университета, о причинах своего увольнения из «Киевстар» и почему не инвестирует в украинские компании.
Содержание
Это назначение связано с историей моей семьи. Моя мама была преподавательницей математики в университете, моя бабушка – преподавательницей физики в педагогическом университете. Мой дедушка – профессор, доктор наук, преподаватель математики, заведующий кафедрой в университете. Даже родители моей бабушки были сельскими учителями в Пермской губернии бывшей Российской империи.
Я чувствую себя очень близким к вопросам образования. И я всегда хотел что-то сделать в этой области. Раньше я основал проект Kontora Pi, стал членом Совета директоров Киевской школы экономики. А сейчас, когда я уже не в большом бизнесе, я решил, что своим управленческим опытом и контактами смогу помочь Украине в реформировании высшего образования.
Поэтому я обратился к одному из заместителей министра образования и науки с предложением – если хотите что-то реформировать в отрасли, то я могу принять в этом участие. Тогда я еще ничего не знал о НАУ. Позже состоялся разговор о реформировании НАУ, начало было примерно такое: «Кстати, нуждаемся в больших изменениях в одном из украинских университетов».
Вполне возможно, что моя деятельность в украинском высшем образовании не будет ограничиваться только НАУ. Но в Украине любая реформа встречает серьезное сопротивление, потому что затрагивает интересы влиятельных людей. И эта реформа противоречит интересам некоторых ректоров, политиков.
Ректоры очень влиятельны. Дело в том, что каждый университет имеет много выпускников. Некоторые из них депутаты, бизнесмены, послы. А ректор украинского ВУЗа обычно занимает свою должность очень долго. Выпускник помнит ректора, когда тот был молодым активным преподавателем и он доверяет ему.
Поэтому ректор может позвонить выпускнику и сказать: «Здесь заговор против твоей Alma Mater, ее хотят уничтожить». И выпускник использует свои связи.
В Украине система ротации ректоров не совершенна, есть над чем работать, менять. Многие из них хотят сидеть в своих креслах вечно, как африканские диктаторы. Для этого им нужна управляемая система избрания ректора, когда за него голосует все учебное заведение.
Это очень странная система, потому что нормальный университет — это как большой бизнес. Контрактное обучение, недвижимость, лаборатории, гранты. Ректор — это то же самое, что CEO или президент в бизнесе Представьте, что я, во времена когда был президентом «Киевстар», обратился бы к акционерам с предложением — давайте на новый срок меня будет избирать весь трудовой коллектив. Они подумали бы, что я сошел с ума. Но в украинском высшем образовании такая система действует.
В большинстве экономически прогрессивных государств ректора ищет и выбирает Наблюдательный Совет. В частности, в США, Англии, Японии, Нидерландах, Германии. Он может по-разному называться – Сенат, Совет директоров. Может включать выпускников, студентов, преподавателей. Его не обязательно выбирают на конкурсе, иногда он назначается Министерством образования. Наблюдательный совет выбирает ректора по открытому или закрытому конкурсу, в некоторых странах назначение утверждает Минобразования, но только Совет руководит этим процессом. Подчеркну: в такой совет входят люди, для которых репутация самое главное, они не имеют конфликта интересов с университетами, и это тщательно проверяется.
В Украине ректоры считают, что такая система убивает независимость университета. Но при избрании ректора трудовым коллективом нельзя говорить о независимости заведения, потому что все эти люди, очевидно, зависят от ректора. Если ты профессор или декан факультета, то получаешь гранты, новые программы, лаборатории, аудитории. В этом коллективы серьезно зависимы от менеджмента университета. Поэтому возникает конфликт интересов и круговая порука.
А если, например, известный бизнесмен, выпускник ВУЗа станет членом его Наблюдательного совета, то он никаким образом не зависит от этого университета. И он не захочет разрушить свою репутацию, назначая коррумпированного ректора. Потому что люди тебя спросят: почему ты за него проголосовал?
НАУ достаточно яркий пример, как построить независимый Наблюдательный совет. Например, в нем есть заместитель министра стратегической промышленности Анна Гвоздяр. Она незаангажированный человек, имеет заинтересованность в развитии университета, на ее решения в рамках деятельности в Наблюдательном совете не может повлиять ни администрация, ни я, ни кто-либо.
Также членом Совета является известный украинский бизнесмен Владимир Цой – выпускник НАУ и основатель сети «Интертоп». Из семи членов Совета только Цоя я знал еще когда был бизнесменом, с остальными познакомился сейчас У меня нет с ними никаких общих финансовых, родственных или иных интересов.
У нас уже было три заседания. Мы планируем весной утвердить требования к новому ректору, который возглавит университет в будущем, и анонсировать конкурс. Ждем еще постановление Кабинета Министров Украины об эксперименте в высшем образовании. Он даст возможность избрать руководителя ВУЗа Наблюдательным Советом.
Сейчас НАУ — это убыточный «бизнес» и очень сложный вопрос, можно ли сделать его прибыльным. У меня нет на него простого ответа. Потому что можно быть убыточным бизнесом by design («по замыслу» – прим. ред.). Например, Минобразования дает нам средства на обучение бюджетных студентов. Поэтому, возможно, это нормально, что мы убыточны, а, возможно, и нет. Я не знаю.
Даже в некоторых из очень богатых и известных университетов в США до 60% бюджета составляют начисления от ассоциаций выпускников. Без этих средств такие университеты тоже были бы убыточными.
Мы в НАУ строим собственную ассоциацию выпускников, которая будет действительно действенным сообществом. Инициативная группа с моей помощью написала и утвердила ее устав. Мы нашли для нее президента и скоро анонсируем ее создание.
Для этого рабочая группа проекта ищет, знакомится, общается и восстанавливает связи с выпускниками: например, только поиск в LinkedIn выявил около 27 тыс. тегов #НАУ. Думаю, 90% из них закончили этот университет. То есть более 24 тыс. человек – кандидаты во вхождение в ассоциацию выпускников. То, что они зарегистрированы на LinkedIn, может указывать, что они работают в технологиях, IT. Поэтому для них сделать взнос $100-300 в год не очень сложно.
Если мы договоримся хотя бы с 20% этих 24 тыс., а это примерно 5 тыс. человек, присылать членские взносы в размере, допустим, $200 в год, получится $1 млн. Для НАУ это неплохая сумма. На эти деньги можно улучшить материально-техническую базу: строить лаборатории, коворкинги.
С некоторыми выпускниками мы говорим не только о финансовой поддержке, но и об экспертной – проведении лекций, воркшопов, мастер-классов для студентов, повышении уровня преподавателей. Особенно с теми выпускниками, которые уехали за границу, имеют большой практический опыт, успешный бизнес и которым есть о чем рассказать.
Кроме этого, каждая крупная мировая корпорация имеет бюджет для работы с образовательными учреждениями. Если выпускник работает или сотрудничал с какой-то из них, он может прийти к своему работодателю и предложить, например, построить лабораторию в НАУ, условно – передать свой кредит доверия, и тогда уже университет сможет вести с этой компанией предметные переговоры о взаимодействии. Так это работает в мире.
Для самой корпорации это не только благотворительность. Если ты, например, Microsoft или Intel, для твоего бюджета ничего не стоит построить лабораторию в НАУ. Но талантливых студентов, которые будут там работать, они смогут пригласить на работу, а преподавателей привлекать в совместные научные проекты. Или студент станет основателем стартапа, который будет поставщиком сервиса для Microsoft.
Кроме того, раньше крупные корпорации создавали лаборатории в российских университетах. Сейчас никто не хочет и не будет этого делать и у корпораций появился свободный бюджет. Наша цель направлять эти деньги на восстановление и развитие НАУ, его базы, технического потенциала.
Впоследствии мы анонсируем две известные украинские компании, которые уже согласились инвестировать в построение в НАУ Fab lab. Сейчас мы работаем над утверждением проектов этих лабораторий.
Мы говорим и с «Киевстар», но они сейчас занимаются ликвидацией последствий хакерской атаки. Поэтому пока у них другой фокус и приоритеты, но, конечно, мы планируем приглашать к партнерству и «Киевстар».
Это произошло из-за конфликта с моим боссом – операционным директором VEON, материнской компании «Киевстар» Шеллем Мортином Йонсеном. У нас были очень разные взгляды на стратегию развития. Например, он хотел, чтобы мы зависели от штаб-квартиры в Амстердаме и не могли принимать никаких независимых от них решений здесь, в Украине. Я с этим не согласился.
Можно сказать, что я отстаивал независимость украинского бизнес-юнита компании. Но, надо отметить, что я в то время руководил подразделениями VEON в шести странах, например, еще в Узбекистане. И их независимость я также отстаивал.
О возможности национализации «Киевстар» – с логической точки зрения государство не должно было бы принимать этого решения. Но мы неоднократно видели, что в Украине отдельные лица могут принимать нелогичные решения, есть определенная непрогнозируемость и непредсказуемость. Поэтому я считаю, что национализация вполне возможна.
Это решение будет бессмысленным и вредным для бизнеса, для инвестпривлекательности Украины. Михаил Фридман, Петр Авен и Андрей Косогов никак не влияют на компанию Letter One, которой принадлежит VEON. Мы знаем об этом, потому что VEON – биржевая компания.
Ее акции размещены на NASDAQ, а значит компания должна раскрывать финансовую информацию. И если VEON сейчас указал, что группа Фридмана не имеет никакого влияния на них, а когда-то выяснится обратное, топ менеджеры VEON пойдут в американскую тюрьму и заплатят очень большой штраф. Это не преувеличение, это реальный риск для них. Поэтому для меня очевидно, что в VEON не врут и у Фридмана нет никаких секретных рычагов влияния на деятельность компании.
Я бы сейчас не стал инвестировать в компанию, которая является украинским юридическим лицом. Потому что в Украине инвестиции плохо защищены. Если мы говорим о компаниях, действующих в Украине, то они должны быть зарегистрированы за рубежом – Делавэр в США, Кипр, Англия, Эстония и так далее. Также зарегистрированное в Украине IT-предприятие иностранные инвесторы оценят с очень большим дисконтом.
К примеру, одна и та же компания может продавать в Украине и Германии аналогичные сервисы, скажем, на $10 млн. И если в Германии инвесторы увидят эти $10 млн, то в Украине – только $2 млн. И капитализация компании будет в пять раз меньше.
Это связано с рисками воюющей страны, с отсутствием бизнес-среды, с тем, что в Украине нет реальных венчурных фондов. Можно вспомнить синдикат частных инвесторов Toloka, который сейчас собирает деньги для инвестирования в акции Bolt, для них это уже шестая инвестиция. Но ни одна из них не была сделана в зарегистрированную в Украине компанию. Три американские, лондонская, немецкая и эстонский Bolt, хотя Toloka на 95% состоит из украинских инвесторов.
Или я недавно писал о компании Liki24, куда инвестирует конкурент Toloka, синдикат Iclub. Liky24 – украинская компания. Но идея Iclub заключается в том, что Liky24 успешно работает в Италии и Румынии и сейчас хочет выйти на рынки Германии и Австрии. Если украинская компания смогла выйти на рынок европейской страны, тогда это серьезно, в нее можно инвестировать. Хотя таких кейсов не очень много, но они есть.
Стоит ли вкладываться в украинские ОВГЗ? Сейчас по гривневым бондам платят где-то 18% годовых. На первый взгляд, это неплохо, но в то же время мы не знаем, каким будет курс гривны к доллару даже в этом году. Если ты получишь годовой доход в 18% в гривне, а курс упадет на 20%, это рисковая инвестиция.
Я продолжаю инвестировать в различные проекты. Могу подтвердить, что до сих пор имею инвестиции в несколько европейских крафтовых пивоварен. Об украинском крафте мы слышим, видим его на полках, но не знаем, насколько эти пивоварни успешны с финансовой точки зрения – они непрозрачны.
Я инвестирую в европейские пивоварни, потому что, с одной стороны, в Европе крафтовое пиво очень быстро развивается. С другой – для меня это понятная и ностальгическая тема. В пивную отрасль я попал в 1999 году, когда работал в электроинжиниринговой компании ABB. Офис международного рекрутингового агентства Amrop нашел меня там и порекомендовал в пивную отрасль. Хотя тогда я ничего не знал об управлении пивными компаниями.
Впоследствии я стал генеральным директором пивоварни «Вена», которую основали еще австрийские предприниматели во времена Российской империи Внутри компании они предложили меня на позицию генерального директора украинского «Славутича». Потом я десять лет прожил в Украине – в 2014 подал на украинское гражданство, а в 2015 его получил.
Тогда я не связывал свою жизнь только с Украиной. Но теперь появился НАУ. Перемены связаны полностью с полномасштабной войной – надо помогать Украине.
Автор: журналист MC.today Дмитрий Кругликов